– Перестань истерить и отойди от окна, – сказал Кащей. – Нам с тобой предстоит прожить вместе какое-то время. Давай договоримся о правилах.

– Не подходи, а то выпрыгну! – взвизгнула Василиса, уцепившись за оконную раму.

– Вот, отошел, так достаточно? – спросил Кащей из дальнего угла большого мрачного зала. – Слышно меня отсюда? Не хотелось бы орать. Тем более что нас подслушивают.

Василиса по-прежнему стояла коленями на подоконнике, вывернув шею, чтобы не терять Кащея из вида.

– Слезь уже на пол, тебе же так неудобно. Я тебя пальцем не трону. Давай поговорим спокойно.

Его негромкий голос отражался от высоких каменных сводов. Оставаясь в дальнем углу, Кащей не двигался с места. Василиса нерешительно слезла с подоконника.

– Ну и сиди там, если хочешь! У меня времени много, – отчетливо произнес Кащей, как будто для кого-то другого, а потом приложил палец к губам.

Быстрыми неслышными шагами он подошел к середине голой каменной стены, нажал по очереди на несколько камней из кладки, и часть стены вдруг уехала внутрь, образовав проем. Кащей пригнулся и шагнул туда, поманив Василису рукой.

Она постояла, переводя взгляд с темного проема на дальнюю дверь. Выглянула в окно и отшатнулась. Как высоко! У них в деревне даже обрыв над рекой не такой высокий. Кащей выглянул из проема и снова позвал ее, несколько раз пригнув пальцы к ладони. Глубоко вдохнув, словно собиралась нырнуть, Василиса опасливо сделала несколько шагов к проему.

– Тут лестница крутая, осторожно, – едва слышно шепнул ей Кащей, когда она тоже пролезла в дыру.

Лестница загибалась улиткой. Василиса смотрела себе под ноги, чтобы не оступиться на узких ступенях, от этого ее начало мутить. К счастью, спускаться пришлось недолго. В конце лестницы оказалась небольшая уютная комнатка с ковром на полу и двумя мягкими креслами друг против друга; по углам стояли диковинные светильники без огня, направленные в потолок. Волшебство!

Кащей уселся в кресло и указал ей на второе. Василиса присела на краешек. Она вдруг начала всхлипывать всё чаще и чаще, потом закрыла лицо руками и зарыдала в голос. Ей было страшно.

Ее мокрых от слез пальцев коснулось что-то холодное. Василиса отдернула руки от лица – Кащей протягивал ей стакан с водой. Стакан был красивый, хрустальный, с узором. Василиса взяла его обеими руками, боясь разбить, выпила воду, шмыгнула носом. Кащей подал ей белый, мягкий, тонкий платок, сморкаться в который было святотатством, однако он настоял, чтобы она это сделала. Потом снова уселся напротив и откинулся на спинку кресла.

– Прежде всего, я хочу, чтобы ты поняла: с тобой здесь ничего плохого не случится. Я тебя не съем, не заколдую, и как женщина ты меня тоже не интересуешь. Для меня главное, чтобы Иван сюда пришел и всё сделал, как нужно.

– Если ты Ваню хочешь погубить, тогда и меня убей! Без него мне жизнь не мила! – вскрикнула Василиса.

Кащей закатил глаза к потолку.

– Если бы я Ваню твоего хотел погубить, то зачем так всё усложнять? Похищать тебя, терпеть твои истерики? Можно было бы сделать всё быстрее и проще. Нет, это он должен погубить меня, чтобы спасти тебя. Заодно и проверим, так ли уж обоюдны ваши чувства. Он знает, где ты; я ему оставил подробные инструкции и расписал маршрут. Да, он вообще-то грамотный?

В глазах Кащея промелькнула тревога.

– Три года у попа Левонтия учился! – с гордостью ответила Василиса. – Всю книжную премудрость превзошел!

– Так уж и всю, – пробормотал Кащей. – Ну да ладно, главное – чтобы он не сбился с пути и нашел ларец с яйцом.

– С каким яйцом?

– В котором моя смерть.

В комнате повисла тишина. Василиса смотрела на Кащея, вытаращив глаза и хлопая еще мокрыми ресницами. Вид у нее был глуповатый.

– А разве… ты хочешь…

– Устал я, Василиса, – оборвал Кащей мучительную работу ее мысли. – Вам, людям, кажется, что бессмертие – это счастье, а это проклятье на самом деле. Я ведь уже давно не живу – так, существую только. Я всё видел, всё испытал, всё изведал. Я больше ничего не хочу. Мне стало неинтересно. Знаешь, сколько веков я землю топчу? У тебя столько пальцев нет на руках. Даже если пальцы на ногах добавить, то тоже не хватит. Ты молодая, тебе всё внове, а я вас уже давно выучил наизусть. Раньше, по молодости, верил, что вот, мол, наступит когда-нибудь счастливое время, люди станут другими – добрыми, честными, будут любить друг друга, перестанут поклоняться богатству и стремиться к власти, прекратят бессмысленные злодейства… Нет, не верю я в это больше. Люди есть люди. В них от природы заложено, чтобы они себя уничтожали, иначе земле их всех не прокормить. Наплодят дураков, а потом гибнут по-дурацки. А с дураков какой спрос? Уму-разуму их учить бесполезно, стращать тоже – я ведь пытался, всё без толку. Скажешь: «Вот вам закон, соблюдайте его!» – напишут его где-нибудь золотыми буквами на доске и станут ей кланяться, вместо того чтобы жить по-писаному. А себе всегда какую-нибудь отговорку найдут. Нет, с меня хватит. Надоело.

Синие глаза Василисы больше не были похожи на пуговицы: в них появилась глубина, наполненная печалью.

– Что ж, значит, не видать нам с Ванюшей счастья? – спросила она горько.

– Ну почему? – успокаивающе сказал Кащей. – Я вообще говорил, о человечестве в целом. А вам конкретно, может, и посчастливится. Во всяком случае, жизнь вам уже выпала незаурядная. С приключениями. Внукам своим станешь рассказывать, как жила тут у меня. Кстати, об этом.

Кащей заложил ногу на ногу и сцепил длинные худые пальцы на коленке.

– Делать можешь всё, что хочешь, только не пытайся сбежать: всё равно заблудишься, ищи тебя потом по лесам и болотам. Иван подойдет недели через две, если он не мешкотный у тебя. Только никому тут не хвались, что Ваня, мол, меня спасет! А то еще и вправду погубят его, окаянные.

– Кто? – снова вытаращилась Василиса.

– Да слуги мои, кто же еще. Им же невыгодно, чтобы я дуба дал. Стабильная работа, хорошая зарплата, уверенность в завтрашнем дне – они ж и детей своих сюда пристроить норовят. Так что в окна не сигай, но всплакнуть от тоски можешь. По дворцу ходи, куда хочешь, что непонятно – спрашивай. Сад тоже очень рекомендую для прогулок. Библиотека у меня хорошая, если тебя это интересует, конечно. Рукодельем можешь заниматься: и пяльца есть, и ткацкий станок, и журналы с выкройками за разные эпохи – от моих бывших остались. Могу тебя в шахматы играть научить. Или хоть в шашки. В дурака не люблю, а про покер ты, наверное, не слышала.

Василиса немного подумала.

– А твои… бывшие, – спросила она осторожно, – что с ними сделалось?

Кащей вздохнул.

– Ну они-то не бессмертные.

– И детки у вас были? – ахнула Василиса.

– Были. Понимаешь теперь?

Она кивнула, глядя на него с сочувствием.

– Ну, пошли тогда обратно. Скоро ужинать позовут – сиди за столом пригорюнившись. Но есть не забывай. А то отощаешь – Иван за себя замуж не возьмет.

Они сидели на противоположных концах длиннющего стола в большой зале с витражами в окнах. Горели свечи в канделябрах. Невидимый струнный оркестр играл что-то классическое. Молчаливые слуги подносили Василисе то одно блюдо, то другое, она пробовала всего понемножку и под конец совершенно объелась. Кащей же сидел задумчивый, вертя бокал с рубиновым напитком за изящную ножку, и почти ничего не ел. Василиса подумала, что он совсем не выглядит старым. Бороду бреет, ему идет. И смотреть на него не противно.

– Твой Иван уже вышел из деревни, – сообщил ей Кащей на следующее утро, когда они пошли гулять по саду. – Долго он что-то собирался. На три года харчей, что ли, запасал? Я же просил его не ковать ни мечей, ни посохов – так, лук со стрелами взять на всякий случай, если свежатинки захочется. Ха-ха-ха! Пусть только явится сюда! Только зря ты его ждешь: в болотах потонет, в добычу диким зверям достанется!

Василиса догадалась, что последние слова предназначались не ей, а тем, кто прятался за кустами, но послушно заплакала.

Кащей показал ей огород с лекарственными растениями. Жаль, мало времени, а то бы он сделал из нее знахарку не хуже Бабы-Яги.

– Бабы-Яги? – испугалась Василиса. – Которая в ступе летает и детей ест?

– Да не ест она их, берет на воспитание, – устало вздохнул Кащей. – Что вы за народ, в самом деле! Себе-то оправдание всегда найдете. Детей одних в лес отправили по ягоды-по грибы – пусть приучаются к труду и самостоятельности. Никто за ними не смотрит: родители целый день на работе, вкалывают как проклятые, чтобы прокормить этих спиногрызов, которых сами и настрогали. У попа учение такое, что кого хочешь от наук отвадит, лучше уж в лес идти. Не вернутся оттуда дети – их и не сразу хватятся: папаша после трудового дня принял на грудь и в канаве валяется – а что? На свои пьет, имеет право. Маманя пошла к соседке за солью и, пока они всем в деревне кости не перемыли, не успокоились. А потом легче будет на Бабу-Ягу поклеп возвести, чем признаться самим себе: хреновые мы родители! «Не будешь слушаться – Бабе-Яге тебя отдам!» Да уж лучше бы сразу отдали. Ее все воспитанники потом вспоминают по-доброму и между собой дружат. Устраивают встречи яговцев, помогают друг другу, кто чем может…

– А она… тоже бессмертная?

– Да, – неохотно признал Кащей. – Но она меня моложе. Она еще верит.

Помимо сада, владения Кащея простирались на поля, леса и луга. Мрачный снаружи, но довольно уютный внутри замок был обнесен высокой стеной, за которой был ров с вонючей водой, земляная насыпь и частокол с насаженными на колья человечьими головами.

– Бутафория, – успокоил Василису Кащей. – Чтобы сюда не лезли те, кого я сам не звал.

– Кто ж сюда придет по своей-то воле? – брякнула она и тут же пожалела о своих словах.

– О, если бы не меры безопасности, сюда бы толпами валили, – ничуть не обиделся он. – Напридумывали себе сказок и сами в них поверили. Одних манили груды злата, над которыми я тут якобы чахну. Другие звали меня на царство: им был нужен несменяемый вождь, которого ничто не берет. Были наглецы, которые собирались на мне деньги зарабатывать, демонстрируя мою неубиваемость. Вот я и распустил слух, будто это их головы.

– А на самом деле?

– А на самом деле дал пинка под зад и прогнал, – невозмутимо отвечал Кащей.

Но вороньё так увлеченно клевало страшные надвратные украшения с остатками кожи и волос, оскаленными зубами и пустыми глазницами, что в этот раз Василиса Кащею не поверила.

Иван оправдывал ожидания: двигался точно по маршруту с соблюдением графика, о чём Кащей узнавал из каких-то своих источников и исправно извещал Василису. Настал день, когда ему предстояло срубить высокий дуб, на вершине которого болтался ларец с Кащеевой смертью.

– Лишняя работа, конечно, но иначе нельзя, а то никто не поверит, – словно извиняясь, сказал Кащей.

– В ларце заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце игла? – уточнила Василиса.

Кащей посмотрел на нее удивленно. Потом пробормотал про себя:

– Говорил я ему, что не надо излагать теорию происхождения видов в популярной брошюре. Всё равно не поймут, да еще и переврут донельзя.

…Они стояли на открытой площадке высокой башни, где Кащей устроил обсерваторию. Минувшей ночью, которая выдалась ясной и звездной, он показывал Василисе Гусиную дорогу, Стожары, Кичигу… А сейчас они вдвоем любовались голубою лентой реки, извивавшейся среди перелесков и холмов с купами деревьев.

– Странное чувство, – сказал Кащей. – Еще вчера тошнило от всего этого, а сегодня вроде как жалко, что больше не увижу. Снова от красоты дыхание захватывает. Это потому, что скоро умирать. Всё удовольствие от жизни – в ее быстротечности.

Иван вышел из леса и быстро зашагал по дороге, помогая себе посохом. Кащей волновался, глядя на него.

– Не останавливайся, по сторонам не гляди, не слушай ничьих голосов! – заклинал он вполголоса своего избавителя.

– Там русалки и лешие? – спросила наивная Василиса.

– Да какие русалки!.. Челядь моя мозги ему запудрит, узнает, что он с яйцом идет… А он у тебя добрый, каждому верит… Знаешь, сколько я до тебя похищал разных принцесс? Ни одну не спасли, всех я «погубил».

– Твои слуги с рыцарями расправились?

– Да не было никаких рыцарей! Собирали по всем городам деньги на выкуп, а потом рассказывали простофилям, что я такой-сякой, деньги взял, а принцессу извел.

– А принцессы как же?

– По-разному. Обычно я помогал им начать новую жизнь под другим именем, а две предпочли остаться здесь. По сравнению с родным дворцом, здесь они чувствовали себя свободными.

– Это они – твои бывшие? – озарило Василису.

– И они тоже.

Иван уже стучал посохом в высокие ворота, увенчанные черепами. Кащей потянул за один рычаг – ворота со скрипом раскрылись, потянул за другой – заскрежетали цепи подъемного моста, который начал медленно опускаться. У Василисы заколотилось сердце; она с ужасом поняла, что совсем скоро произойдет непоправимое – на ее глазах погибнет человек! Она еще никогда не видела, как люди умирают, ей стало страшно.

– Кащеюшка! – взмолилась она. – Не умирай! Мы с Иваном тебя к себе возьмем, уважать тебя будем, кормить и одевать, а ты станешь детушек наших нянчить, учить их всему, что сам знаешь! Ты вон какой умный! И добрый!

Кащей грустно усмехнулся. Провел обеими руками по Василисиным волосам, притянул ее голову к себе, поцеловал в лоб.

– Не тронь ее, сволочь! – зазвенел голос Ивана. – Получай, собака!

Хрустнуло яйцо, разбившись об пол.