Увеличить дозу опиума, которым он обычно унимал боли в животе, и добавить к ней настойку дурмана. Вот и всё. С помощью этой микстуры Кондорсе избежал смерти на эшафоте, а он, Наполеон Бонапарт, избежит позора изгнания и разлуки с женой и сыном. Он просто уснет. Когда утром 13 апреля его хладное тело покажут народу, все увидят спокойное лицо, с каким он всегда встречал смертельную опасность. Позовите Коленкура: он продиктует свое завещание.
Но почему же яд действует так медленно? Господи, как его мутит… Какое несчастье иметь столь крепкий организм, цепляющийся за жизнь, которую так не терпится оборвать! Доктор, дайте мне еще яду!
Император склоняется над тазиком; его рвет долго, мучительно, но врач Александр-Урбан Иван отказывается оборвать его мучения: он не убийца и никогда не пойдет против своей совести! Доктор в истерике вскакивает на коня и галопом уносится от своего давнего пациента. Наполеону совсем плохо; тихонько выйдя из комнаты, его верный адъютант Арман де Коленкур просит камердинера и слуг замкнуть рот на замок. Чу! Император зовет.
Он лучше умрет, чем подпишет отречение. Но понемногу спазмы проходят, он засыпает… Обычным сном. Чтобы снова проснуться и оказаться на этой проклятой земле…
Старая гвардия построена во дворе дворца Фонтенбло, чтобы проститься со своим императором. Сегодня 20 апреля 1814 года. «Двадцать лет я неизменно встречал вас на пути славы и чести. В последнее время, как и во времена нашего процветания, вы оставались образцом храбрости и верности. С такими людьми, как вы, наше дело не проиграно. Но война была нескончаемой; превратись она в гражданскую, для Франции это стало бы еще большим несчастьем. Поэтому я принес в жертву все наши интересы интересам отечества; я ухожу. А вы, друзья мои, продолжайте служить Франции. Все мои помыслы были о ее счастии, и оно всегда останется предметом моих пожеланий! Не скорбите о моей судьбе; я согласился пережить сам себя, чтобы еще послужить нашей славе; я хочу описать великие деяния, которые мы свершили вместе! Прощайте, дети мои! Я хотел бы всех вас прижать к своему сердцу; по меньшей мере, дайте мне поцеловать ваше знамя! Прощайте же, мои старые товарищи! Пусть этот последний поцелуй перейдет в ваши сердца!»
Четвертого мая Наполеон сошел на берег острова Эльба, который отныне переходил в его владение. В тот же день Людовик XVIII вступил в Париж.
Война закончилась? Война закончилась! Двадцать лет! И вот наконец-то мир; можно спокойно поехать на континент, тем более что жизнь там не в пример дешевле, чем в Англии, где ничего нельзя достать и всё непомерно дорого.
Герцог и герцогиня Ричмонд вслед за друзьями и знакомыми отправились в Брюссель, где квартировали британские полки и бурлила светская жизнь: парк развлечений, скачки, охота, крикет, балы и праздники. Конечно, не такие пышные, как на Венском конгрессе, но каждому свое. Когда они приехали, всё более-менее приличное жилье уже было занято; пришлось снять дом на улице Бланшисри (улице Прачек), построенный каретным мастером. Два флигеля он использовал для демонстрации своей продукции. Ричмонды велели один из них переделать в бальную залу, оклеив стены веселенькими розовыми обоями.
Весть о внезапной высадке Наполеона во Фрежюсе в феврале 1815 года раздалась громом среди ясного неба. Корсиканское чудовище сбежало с Эльбы? А им теперь что же делать? Тоже бежать?.. В начале апреля в Брюссель прибыл герцог Веллингтон, чтобы возглавить англо-голландские силы. Военные в городе! Праздник может продолжаться!
Шли дни, весна перетекала в лето. Офицеры проводили учения и смотры, а вечером танцевали на балах, которые светские дамы устраивали по очереди. Веллингтон тоже давал бал каждую неделю и не пропускал ни одного праздника и развлечения. У Наполеона наверняка есть шпионы повсюду; пусть думает, что союзники легкомысленно веселятся, недооценивая опасность. Герцог прекрасно знал, что император, поднятый на щит войсками, которые должны были его арестовать, снова занял Тюильри, откуда позорно бежал король, и что его войска приближаются к границе. И тем не менее, когда герцогиня Ричмонд, Шарлотта Леннокс, обеспокоенная развитием событий, спросила его, не отменить ли ей бал, назначенный на 15 июня, Веллингтон ответил, что ей не о чем беспокоиться. Кстати, он мечтает видеть ее на балу, который устраивает сам – послезавтра.
Бал был назначен на десять вечера. За пять часов до прибытия первых гостей «железный герцог» уже знал, что Наполеон перешел границу. Войска были приведены в боевую готовность, чтобы выступить по первому сигналу. Но все офицеры были обязаны явиться на бал: если отменить его, начнется паника.
Когда они переодевались в бальные мундиры, вдали уже послышался гул канонады. Когда оркестр заиграл вальс и пары закружились по паркету, прибыла депеша о том, что пруссаки уже вступили в бой, а Шарлеруа с полудня находится в руках французов. Велев трубить сбор, Веллингтон около полуночи явился на бал.
Спокойный, уверенный, улыбающийся, как обычно, он подошел к герцогу Ричмонду и спросил, есть ли у него карта Бельгии. Выскользнув в кабинет, оба склонились над картой, и вот тогда-то Веллингтон признался: «Наполеон меня обскакал; Боже, он выиграл у меня сутки.» Ричмонд спросил, что он намерен предпринять, и командующий ответил, что приказал армии сосредоточиться у Катр-Бра, в 25 милях от Брюсселя. «Если мы не остановим его там, я должен буду сразиться с ним здесь», – он указал на деревушку Ватерлоо. И вскоре незаметно покинул бал.
Герцогиня пригласила 238 человек; 103 из них были офицерами, остальные – британскими и голландскими аристократами, дипломатами и родственниками хозяев. Несколько офицеров всё же не явились, в том числе полковник Уильям де Лансей. Он недавно женился, но был вынужден прервать «медовый месяц», когда Веллингтон вызвал его к себе и сделал генерал-квартирмейстером; в ту ночь он был занят подготовкой войск к передислокации. Зато к самому концу ужина явился забрызганный грязью вестовой: французы идут на Брюссель.
Зал мгновенно опустел; в нем остались почти одни дамы. Пока статские пытались прийти в себя и понять, что им следует делать, военные умчались в ночь, и звуки вальса сменились походной музыкой: сигналами труб и барабанов, скрипом колес артиллерийских лафетов, цокотом копыт. Офицеры отправлялись сражаться в бальных нарядах.
Герцогиня Ричмонд бросилась к дверям и умоляла гостей остаться еще ненадолго; она была на грани нервного срыва. Ее дочь леди Джейн пребывала в растерянности; другая дочь, леди Джорджана, была внутренне оскорблена тем, что ее друг лорд Гэй, отправлявшийся на войну, был в большей степени возбужден ощущением опасности, чем расстроен из-за разлуки с ней. К тому времени полковник де Лансей уже простился со своей молодой женой Магдаленой; она проводила его, насколько это было возможно, но когда солнце скрылось за горизонтом, он просил ее немедленно возвращаться в Антверпен, а сам пришпорил коня.
Сражение при Катр-Бра было жарким, но закончилось ничем. После первых стычек некоторые офицеры прискакали обратно в Брюссель поесть и поспать, прежде чем вернуться обратно. Они не могли сказать встревоженным гражданским ничего определенного: оставаться или уезжать? Опасались, что французы будут атаковать 17 июня, однако наступления не последовало. По улицам Брюсселя ехали телеги с убитыми и шли раненые солдаты. Весь город превратился в один большой полевой госпиталь, а дамы теперь ухаживали за ранеными.
Предсказанное Веллингтоном решающее сражение при Ватерлоо состоялось 18 июня. Потери союзников составили 23 тысячи человек, но военное счастье окончательно отвернулось от Наполеона, который был вынужден во второй раз отречься от престола и был сослан теперь уже на Святую Елену. Двенадцать гостей герцогини Ричмонд пали на поле брани, в том числе восторженный лорд Гэй; еще 35 человек были ранены. В полковника де Лансея угодило рикошетом пушечное ядро; его жена овдовела всего через три месяца после свадьбы.
