Отрывок из романа «Недетские игры»

Город Берёзов по сибирским меркам считается большим, хотя и состоит из острога, всего шесть лет как отстроенного после пожара, гостиного двора с девятью лавками, таможни, винного погреба да двух сотен дворов, а то и меньше. Вдоль берега реки выстроились амбары, где жители хранят своё добро, чтобы уберечь от огня. Зато церквей целых пять: соборная – Богородицы Одигитрии, у крепостных ворот, и четыре приходские – Святого Димитрия Солунского с новой Вознесенской и старая Воскресения Христова с новой Рождества Богородицы, на месте бывшего мужского монастыря. Раскинулся он на трёх холмах, обнимаемых Сосьвой и Вогулкой. Дорог нет: с одной стороны – тайга, с другой – старицы и болота непролазные, над которыми висит гиблый туман. Ни пашен, ни огородов: земля здесь холодна, не родит ничего – ни ржи, ни гороха, ни капусты; хлеб привозят водою за тысячу вёрст; остяки и вогулы, издавна проживающие в здешних местах, питаются рыбой да олениной. Под серыми тучами сиротливо стоят оголившиеся берёзы: конец сентября. Мученический путь, начавшийся в апреле, завершился…

Бледных, осунувшихся, едва переставлявших ноги ссыльных встретил у сходней майор Петров, пересчитал по головам, окружил солдатами и повёл в острог, обнесённый высоким частоколом. Острог невелик: стена с воротами, что идёт вдоль берега Сосьвы, длиной двадцать саженей, остальные – саженей тридцать пять, по углам башни недостроенные; живут там тесно: солдаты, приказные, воевода с женой. Долгоруковых определили на жительство в дом, сложенный из кедровых брёвен; Ивану с Натальей там места не нашлось, их отвели в дровяной сарай, наскоро переделанный под жильё.

Наташенька переступила порог – и застыла. Пол земляной, потолка нет, всей мебели – две сдвинутые лавки (кровать) и перед ними грубо сколоченный стол. В одном углу печка железная, в другом – кадка с водой. И здесь им теперь жить?.. Прислонилась бессильно к стене, ударилась об неё пару раз головой в тёплом платке, завыла, точно деревенская баба по покойнику:

— Ой, Господи-ии! За что нам мытарства таки-ее! Лучше бы вечор утонули-ии!..

— Да замолчи ты!

У Ивана лицо злое, незнакомое.

— И так тошно, да ты ещё тут!

Сказал, как ударил, и тотчас ушёл, бросив её одну.

Злость кипит, виски давит, голова сейчас лопнет, как арбуз перезрелый. Всё ненавистно, ничто не мило, и деться некуда! Вот ведь повесил себе ярмо на шею, кандалы на ноги! Самому впору удавиться, а ещё слушай бабьи попрёки да причитания!.. Где бы водки раздобыть? Напиться вусмерть и забыться сном тяжёлым, сквозь который не пробиться мыслям… Не может быть, чтобы тут не было запасу, иначе как в холода продержаться? Надо человека к солдатам подослать, пусть разузнает; деньга всё прошибет… А деньги-то все у неё…

Помявшись у входа, Иван отворил дверь сарая и постоял на пороге, пока глаза не привыкли к темноте. Наташа, незряче глядя перед собой, сидела на голой лавке у стола с раскрытым складнем на углу, перед которым теплилась лампадка. Рядом с ней стоял походный сундучок, под лавкой – узлы с вещами, не разобранные. Иван подсел рядом, обнял её осторожно за плечи. Наташа не пошевелилась.

— Не гневись, моя голубушка. Повинную голову меч не сечёт.

Наташа привалилась головой к его плечу, и он обнял её покрепче. Посидели молча.

— Надо бы справиться насчет харчей. Ты ж у меня, бедная, маковой росинки во рту не держала со вчерашнего дня…

— Фёдор уже пошёл. Может, щей раздобудет. Дров ещё нужно, не то замёрзнем ночью. И на штоф я дала ему полтину…

Иван повеселел.

— Не горюй, моя ясынька. Проживём как-нибудь.