Взятие Бастилии

Anonyme. Versailles, ch‚teaux de Versailles et de Trianon. MV5517.

Anonyme. Versailles, ch‚teaux de Versailles et de Trianon. MV5517.

(Отрывок из романа «Пока смерть не разлучит нас»)

Бочонки с порохом, которые всю ночь на тринадцатое июля перетаскивали из Арсенала на комендантский двор, теперь предстояло перенести со двора в погреб: со стен Бастилии было ясно видно зарево пожаров, подбиравшихся всё ближе, – лучше не рисковать. Солдаты трудились целое утро, и когда порох оказался в безопасности, господин дю Пюже, комендант Арсенала, выдал им в награду по два луидора. Едва солдаты немного отдохнули, как комендант Бастилии де Лоне велел им откатить пушки со стен и заделать амбразуры досками, а то кто-нибудь ещё подумает, что они собрались стрелять в народ.

Беспорядки назревали с конца прошлого месяца, когда стало известно, что в Версале депутаты Третьего сословия провозгласили себя Национальным собранием, отказались подчиниться королю и поклялись не расходиться, пока не дадут стране Конституцию. В Париж стекались люди разбойничьего вида, вооружённые длинными палками и пиками; начались подозрительные сборища, в воздухе пахло опасностью. Де Лоне запросил подкрепления у военного коменданта Парижа: со взводом инвалидов Бастилию не удержать. Сначала от него отмахивались – кому взбредёт в голову захватывать тюрьму? – но комендант не отставал, и седьмого июля к нему прислали взвод швейцарцев из пехотного полка Салис-Самада, стоявшего на Марсовом поле, под командованием лейтенанта Людвига фон Флюэ.

Уже после первой встречи с комендантом Людвиг понял, что новое назначение не сулит ему ничего хорошего. Граф де Лоне был мало сведущ в военном деле, неопытен и трусоват. Он пугался каждой тени на стене, поэтому солдаты не спали ночами, стоя в дозорах. Пюже и фон Флюэ приходилось его успокаивать; комендант слушал, соглашался, а поступал иначе и каждую минуту менял своё мнение. Двенадцатого утром собрание офицеров решило защищать внешние укрепления в случае нападения, а вечером де Лоне приказал отвести всех солдат внутрь замка, бросив Арсенал. Пюже забрал оттуда порох.

Между тем из города поступали тревожные вести. Правительство не прислало подкреплений парижскому гарнизону, и старый полковник де Безенваль решил вовсе вывести его из столицы. Лавки оружейников тотчас разграбили, заставы подожгли, со всех сторон доносился набат. Тринадцатого бунтовщики вынесли всё оружие из Дома инвалидов и раздали народу. Какая-то шайка выломала двери монастыря лазаристов; туда ворвалась озверелая толпа, разгромила библиотеку, сокрушила топорами шкафы, картины, приборы в физическом кабинете, высадила все окна и устремилась в погреб; через сутки там нашли три десятка человек – мужчин и женщин, упившихся до смерти или утонувших в бочках с вином. По улицам, из которых выковыряли булыжники, теперь тащили пушки, разбойники врывались в дома; звон колоколов во всех церквях был криком бессильного отчаяния.

К полудню шум толпы за стенами Бастилии стал слышен даже во внутреннем дворе. Людвиг обходил дозоры на стене, когда в первый двор вошёл отряд вооружённых людей. Это была городская стража из мещан, занимавшаяся по мере сил поддержанием порядка. Комендант переговорил с ними и увёл с собой внутрь; фон Флюэ продолжил обход. Больше всего его тревожило, что припасов в Бастилии осталось не больше чем на два дня. А если им придётся держать осаду? Что происходит в городе – одному Богу известно, надо быть готовыми ко всему, но разве выстоять с двумя мешками муки на взвод швейцарцев и полуроту инвалидов? Силой-то их не возьмут, но вот измором…

Спустившись в комендантский двор, лейтенант застал де Лоне спорящим с неким господином, лицо которого показалось ему знакомо, – он был здесь раньше, имея позволение навещать узников. Фон Флюэ подошёл поближе. Незнакомец требовал, чтобы пушки с башен сняли, а для защиты крепости впустили городскую стражу. Хотя в случае нападения лучше вообще не сопротивляться: с народом воевать нельзя, всё равно потерпишь поражение, зачем же зря проливать кровь сограждан? Комендант ответил, что отвечает за крепость головой перед королём и будет защищать её в любом случае, однако клянётся своей честью, что в его намерения не входит причинять зло кому бы то ни было, поэтому он уже распорядился откатить пушки. Человек ушёл весьма недовольным; как оказалось, это был королевский прокурор Парижа.

Около трёх часов пополудни крики и шум раздались совсем рядом: вооружённые горожане захватили Арсенал. Ворота, выходившие на первый двор, охранял всего один инвалид, да ещё и без оружия; его убили и ворвались во двор. Людвиг заметил, что среди санкюлотов есть несколько французских гвардейцев – они-то что здесь делают? Мост через ров был поднят, но сам ров неглубок; несколько человек вскарабкались к блокам и обрубили их; цепи размотались, мост опустился. Никто не стрелял; дозорные на башнях молча смотрели на происходящее, получив приказ коменданта не открывать огонь.

Высадив топорами ворота, толпа устремилась в комендантский двор, на каменный мост, вынесла вторые ворота и остановилась у рва.

– Что вам нужно? – крикнули со стен.

– Опустите мосты! – проревела толпа.

– Уходите! А то будем стрелять!

– Мос-ты! Мос-ты!

Комендант был на стене вместе с тридцатью инвалидами, расставленными у амбразур, по обе стороны от ворот. Снизу послышались выстрелы, зачиркали пули. «Пли!» – скомандовал де Лоне.

Нападавшие отступили, укрывшись в кухнях справа от каменного моста и в комендантском дворе, за дозорной стеной, но продолжали стрелять уже оттуда – в амбразуры и кухонные окна.

Фон Флюэ выстроил свой отряд и десяток инвалидов во внутреннем дворе против ворот. За его спиной установили три пушки, заряженные картечью. Людвиг не чувствовал ни страха, ни растерянности. За свои тридцать семь лет он повидал и не такое; неужто он, потомственный военный, не отразит атаку этой голытьбы? Он велел проделать два отверстия в подъёмном мосту, чтобы стрелять через них из мушкетов. Однако нападавшие изменили тактику. Они больше не бросались на штурм густой толпой. У входа на мост поставили телегу с зажжённой соломой, устроив дымовую завесу. Людвиг всё же смог разглядеть, что в комендантский двор втаскивают пушки, нацеливая их на ворота. В это время послышался барабанный сигнал – общий сбор.

Де Лоне в красном мундире стоял на стене; рядом барабанщик размахивал белым флагом.

– Крепость капитулирует! – хриплым, срывающимся голосом прокричал комендант.

– Спусти мосты! – кричали ему в ответ.

Фон Флюэ отвёл солдат от ворот, чтобы их не зашибло, если с той стороны в самом деле начнут стрелять, и пошёл искать коменданта: что он ещё выдумал, чёрт побери? Де Лоне был в зале совета и что-то писал, сидя за столом. Закончив, он аккуратно сложил листок, встал и шагнул к лейтенанту. Его морщинистое лицо было бледно, шишка на лбу торчала из-под сбившегося парика.

– Передайте им это, – сказал граф, подавая Людвигу записку. – Если они не согласятся на капитуляцию, я взорву крепость вместе с гарнизоном и всем, что в ней находится. В погребе – двадцать тысяч фунтов пороха, я не шучу.

Рука коменданта слегка дрожала.

– Стоит ли пускаться на такие крайности? – возразил ему фон Флюэ. – Гарнизон и крепость не пострадали, если не считать одного убитого инвалида и двух-трёх раненых, ворота целы, у нас есть средства для защиты…

– Выполнять!

Лейтенант подозвал барабанщика и пошел к подъёмному мосту. Просунул в отверстие руку с запиской и помахал ею. С той стороны перекинули доску, по ней подошёл офицер в мундире пехотного полка Королевы, взял записку и вернулся обратно. На какое-то время настала тишина, но потом воздух вновь взорвался криками: «Спусти мосты!»

Комендант выслушал отчёт, ещё больше ссутулившись. Ничего не ответил, только махнул рукой: ступайте. Людвиг вернулся к своему небольшому отряду и стал ждать: вот сейчас прогремит взрыв, и его карьера оборвётся вместе с жизнью. Предупреждать своих людей или не стоит? Солдат готов встретить смерть в бою, но вот так… Половина швейцарцев ещё не успели снять синие рабочие робы, в которых они таскали бочонки с порохом, – те самые бочонки…

К удивлению Людвига, через двор, торопясь, проковыляли четыре инвалида, открыли ворота и опустили мост. А как же?.. Но рассуждать стало некогда: ворвавшаяся толпа прижала солдат к стене и отобрала ружья. Фон Флюэ успел заметить, что солдаты в блузах смешались с нападавшими, поскольку сами походили на мастеровых; но тем, на ком были красные мундиры с желтыми манжетами и отворотами, не поздоровилось: их били и дубасили, чем попало.

– Мы пленные! – крикнул лейтенант.

Сильный удар в ухо отбросил его к стене и оглушил. Сквозь зелёные круги, вертевшиеся в глазах, он увидел, как солдаты его взвода заслоняют его собой, принимая удары на себя.

Из офицерских квартир доносился грохот, звон, шум, из окон полетели бумаги – это захватчики добрались до архивов. А толпа всё прибывала и прибывала. Задние, оказавшись во дворе, принялись палить по окнам, поубивав своих же. После этого недоразумения боевой задор утих, и мародёры потянулись к выходу, унося добычу. В это время раздался отчаянный вопль: «Аааа! Сюдаа!» Все задрали головы: за зарешёченным окошком металось бледное пятно. Про узников-то все и забыли! Несколько человек устремились на поиски, и вскоре один вернулся, торжествующе размахивая над головой звенящей связкой ключей.

Пленных швейцарцев и инвалидов погнали за ворота; Людвиг понял, что их собираются отвести в Ратушу. Все улицы были полны народа, точно в праздник, но только теперь отовсюду, из окон, с крыш сыпали бранью и проклятиями. Мальчишки запускали в пленных солдат камнями, женщины грозили кулаками. Растерзали двух инвалидов, ковылявших позади. Фон Флюэ понял, что до Ратуши он не дойдёт, и начал творить про себя молитву. «На фонарь!» – неслось со всех сторон. Уж лучше бы взрыв!.. Но тут к пленным пробились двое военных верхами, оттеснив беснующуюся толпу. Под этим эскортом они и вышли на Гревскую площадь.

Там было не протолкнуться. Вдруг на другом конце площади взметнулись радостные вопли, людская воронка закрутилась в обратную сторону, и вскоре навстречу швейцарцам вышли двое с пиками, за которыми следовала ликующая толпа. На пиках были насажены человеческие головы, в одной из них фон Флюэ узнал де Лоне.

В спину упёрся пистолет. Лейтенант пошёл дальше и чуть не споткнулся о чей-то труп, лежавший в луже собственной крови. На фонарный столб вздёргивали офицера; два инвалида дожидались своей очереди. Один из них плакал и показывал культю, из которой сочилась кровь.

Фон Флюэ отделили от его солдат и повели в Ратушу. В большом, богато украшенном зале с двумя каминами заседал какой-то комитет; люди входили и выходили, стояли, переговариваясь; шум и гул не стихали ни на минуту. Людвига поставили перед столом, и один из членов комитета произнёс гневную речь, обращаясь к нему. Швейцарец понял, что его обвиняют в оказании сопротивления народу, он – причина кровопролития!

– Я солдат, я выполнял приказ! – Лейтенант слышал собственный голос словно сквозь вату. – Возможно, я и причинил кому-то вред, но лишь потому, что повиновался долгу офицера. Теперь мой командир мёртв, и я готов служить французскому народу.

– Браво, швейцарец! – выкрикнул кто-то позади него, и тотчас громыхнули аплодисменты. – Вина сюда!

В голове у фон Флюэ шумело, он с раннего утра ничего не ел, но был вынужден выпить за здоровье города и народа. В голове стучала мысль о фонарном столбе и товарищах, оставшихся на площади.

– Мы все готовы… служить… – проговорил он едва ворочающимся языком.

– В Пале-Рояль! – раздались голоса. И тотчас возглас был подхвачен: – В Пале-Рояль!

Людвиг похолодел. Пале-Рояль был рассадником парижской смуты; там-то его точно вздёрнут или порвут на куски. Он шёл, машинально переставляя ноги. Тысячи лиц сливались в одно рябое пятно, крики, свист и улюлюканье – в адскую какофонию, сквозь которую прорывалось тяжёлое дыхание солдат, шедших рядом и позади. Теперь они больше не были его подчинёнными – только товарищами по несчастью.

Толпа в саду встретила их рукоплесканиями. Фон Флюэ думал, что утратил способность удивляться, но… Их в самом деле приветствовали, не пытаясь причинить им зла. И всё же, когда один юнец резко вскинул руку, указывая на них пальцем, Людвиг инстинктивно закрыл голову локтем.

– Глядите, глядите! – ахнула молодая женщина. – У них на руках следы от кандалов!

Швейцарцев провели во дворец, заставили подняться на второй этаж и встать возле окон, чтобы их было видно из сада. Все окна были раскрыты нараспашку.

– Граждане! – закричал какой-то человек, указывая на них рукой. – Вот освобождённые узники Бастилии! Их держали в цепях офицеры и начальники, потому что они отказались стрелять в народ! Они заслуживают всяческого уважения!

Тотчас откуда-то взялась корзинка, которую пустили по кругу; когда она вернулась, в ней набралась горстка мелочи. Швейцарцев отвели в ближайшее кафе и накормили.

В них было трудно узнать солдат, которые ещё сегодня утром стояли в дозоре или готовились отразить нападение. Одежда изорвана, лица и руки покрыты ссадинами и кровоподтёками… Фон Флюэ заметил, что вместе с ними за столом сидит ещё один человек в лохмотьях, которого он, однако, никогда не видел. Вид у него был безумный; он крошил хлеб на стол, а затем складывал по крошке в рот, усиленно жуя и что-то бормоча. Людвиг понял: это настоящий узник, освобождённый из Бастилии. Там было всего семь человек: четверо осуждённых за подделку векселей, один юноша, упрятанный в тюрьму собственным отцом, чей-то внебрачный сын и ещё непонятно кто – возможно, как раз этот сумасшедший.

После ужина солдат повели обратно в Ратушу.

По улицам разъезжали в фиакрах пьяные «покорители Бастилии», за ними ходили толпами проститутки и санкюлоты. На шляпах мужчин и на чепцах у женщин была прикреплена сине-красная кокарда – цвета Парижа заменили собой зелёный цвет надежды.

В главном зале Ратуши шёл допрос пленных инвалидов. Фон Флюэ с сержантом и капралом отвели в церковь св. Иоанна, переделанную в кордегардию. Лейтенант с наслаждением вытянулся на жесткой деревянной скамье: наконец-то его мучения окончились и он может поспать – впервые за несколько ночей. Когда его разбудили, тряся за плечи и светя в лицо фонарём, была глубокая ночь: он спал не больше двух часов. Ошалевший лейтенант не понимал, почему на него снова кричат и чего хотят от него.

Снова Ратуша, главный зал, люди за столом – те же или другие? Он не помнил. Возбуждённая толпа, французские гвардейцы, инвалиды из Бастилии…

– Вот он! – крючковатый палец с обломанным ногтем почти ткнул его в грудь. – Он нам приказывал стрелять, а мы бы сдали крепость без единого выстрела. Друга моего, который не дал коменданту погреб взорвать, значит, вздёрнули, а вот этого немчуру, который против народа пошёл, ему, значит, почёт и уважение?!

Людвиг чувствовал, что у него кружится голова. Тьма поднималась изнутри, в ушах звенело; сейчас он потеряет сознание. Но его крепко держали за плечи и за руки и время от времени толкали или встряхивали. Усталый голос из-за стола произнёс, что завтра будет суд и… Инвалиды закричали все разом, возмущаясь и требуя справедливости.

– Хватит!

Грозный окрик эхом отозвался от потолка, и гвалт неожиданно стих. Людвиг словно протрезвел и стал искать глазами, чей этот властный голос.

– Хватит крови, граждане! Неужели вам мало несчастий?

Фон Флюэ узнал этого человека: он ехал рядом верхом, когда их гнали из Бастилии в Ратушу. На нём был мундир королевских аркебузиров.

Потом его сознание снова затуманилось. Его куда-то вели по улицам, рядом шли его солдаты и какие-то люди с пистолетами; ноги подворачивались на выщербленной мостовой. Наконец, они оказались на постоялом дворе, лейтенант из последних сил поднялся по крутой лестнице с верёвочными перилами в комнату с топчаном, рухнул на него плашмя и тотчас уснул.

Когда он проснулся, солнце вовсю светило в окно. На столе стоял кувшин с водой и умывальный таз; фон Флюэ разделся до пояса, обтёрся мокрым полотенцем. Синяки и ссадины напомнили ему о вчерашнем; левый глаз заплыл, да и правым он видел с трудом; всё тело болело. Но это было платой за жизнь.

Его спасителем был господин Рикар. Этот человек выхлопотал для швейцарцев приказ о переводе в роту аркебузиров. Остаток дня Людвиг провёл на постоялом дворе, а наутро попросил у господина Рикара разрешения выйти в город. Тот раздобыл ему пропуск на имя Луи де Флю и посоветовал переодеться в гражданское.

Словно преступника на место преступления, ноги сами привели фон Флюэ на улицу Антуан, в конце которой возвышалась Бастилия. Он и сам не знал, зачем туда идёт, чтó хочет увидеть. Пехотный полк барона Салис-Самада снялся с лагеря на Марсовом поле и ушёл в Понтуаз, в крепости швейцарец точно не нашёл бы никаких подсказок о том, что ему делать и как теперь быть, и всё равно какая-то неведомая сила влекла его туда – как, впрочем, и толпы людей, и вереницы экипажей.

Из карет выходили элегантные дамы и модники, смешиваясь с полуголыми рабочими, которые возили тачки со строительным мусором. Стучали долота, с башен летели камни, падая с глухим стуком и взбивая облачко пыли. Известковое облако окутало древние страшные стены, разъедая их, пожирая на глазах. Там и тут стояли палатки, где готовили еду; возле них толпились люди, точно на ярмарке. Швейцарец стоял и смотрел, точно заворожённый, – не сон ли это? Из разговоров он понял, что разрушить Бастилию приказал новый командир Национальной гвардии – маркиз де Лафайет. В гвардию вчера за один день записалось сорок восемь тысяч человек; кому и командовать такой армией, как не герою Нового Света!

Экипажи всё подъезжали. Литераторы, художники, актёры и актрисы, балерины, вельможи, посланники и просто иностранцы устремлялись туда, где вершилась история; каждый хотел унести на память камень, осколок, гвоздь, а лучше – какие-нибудь цепи или ключ. То и дело на кучу камней взбирался оратор и произносил речь о свободе и рождении новой Франции на руинах деспотизма; ему аплодировали. Его сменял «победитель» с рассказом о том, как это было: Бастилия, оплот самодержавия и произвола, собиралась защищаться до конца, хотя коварный комендант де Лоне и уверял, что не пойдёт против народа. Он завлёк во внутренний двор триста, нет, четыреста человек, пообещав им оружие и боеприпасы, а затем поднял мосты и велел швейцарцам перестрелять этих несчастных, поверивших его слову. Он думал, что белый королевский флаг так и будет развеваться над ненавистной тюрьмой, однако граждане, оставшиеся снаружи, штурмовали неприступную крепость и овладели ею силой.

– Эй, приятель! А ты ведь тоже был там, а? – какой-то детина навеселе хлопнул фон Флюэ по спине.

demolition-bastille Людвиг помотал головой и поскорее пошёл назад.

1 Комментарий

  1. Влад:

    Оказавшись в Париже в 1983 году я первым делом пошёл взглянуть на Собор Парижской Богоматери. За год пребывания во Франции я исходил Париж вдоль и поперёк, был в Лувре, Пантеоне, музеях Родена и Бурделя, Помпиду, Доме инвалидов, художественных галереях и т.д. Мне было известно, что Бастилия разрушена, но почему то этому не хотелось верить: пусть бы оставалась музеем! Это же История страны!

Добавить комментарий